«Надо жить и радоваться жизни…»

…Моя мама, Федора Сидоровна Кожедуб, всю жизнь прожила в Нижнепайве. Молодой девушкой вышла замуж за Степана Матвеевича Егорова. Как рассказывала мама, жили молодые супруги очень счастливо, родили троих детей. Жить бы да жить дальше, но тут грянула война. Нашего тятю (так раньше было принято в деревне называть отцов) сразу забрали на фронт. Я ещё была маленькая, но помню, как с мамой мы бежали к машине, куда грузили новобранцев. В маминой руке был зажат узелок с едой для папы…
В тридцать два года осталась наша мама с тремя детьми. Старшей сестре было 11 лет, мне пять, а братишке не исполнилось и года. И стали мы мыкать горе, как все дети войны. Мама с утра до ночи пропадала на колхозных работах. Чего только ни переделали её руки! И всё не под женскую силу. Старшая сестра тоже рано пошла на работу, погоняла быков, а кто из ребят постарше – те были за плугом.
Восьмого сентября 1941 года мы получили на нашего тятю «похоронку». Мама от горя слегла. А мы с братом долго не могли понять: как это – убили тятю? Долго лежать в горе и болеть женщинам тогда не приходилось, ведь вся работа в поле, на ферме и дома держалась на них.
Мама с сестрой рано утром поднимались и уходили, а мы с братом сами себе добывали пропитание. Какой только травы мы в те годы ни переели! Может, потому и выжили, что ели сплошные «витамины»?
Наконец наступила долгожданная Победа. В деревне – смех и слёзы радости и горя. Плакал каждый о своём.
Война кончилась, а наша мама всё ждала своего Стёпу. Но чуда не свершилось. И вот однажды, в 1947 году. К нам в колхоз приехал мужчина-инвалид войны. Весь израненный и без обеих ног, тяжело передвигался на протезах. Занялся самым нужным в те год вы ремеслом – сапожничал. А жил в колхозной конторе. И потянулись к сапожнику вдовушки, чтобы тот хоть как-то стянул вконец изношенные сапожонки или ботинки, в которых дети могли бы пойти в школу. И вот понравилась сапожнику наша мама – ещё молодая, но работящая вдова с тремя детьми. Долго мама не соглашалась на настойчивые ухаживания и предложение выйти замуж, но потом сдалась. Чему мы с братом были очень рады – ведь теперь у нас будет отец! И действительно, Александр Никифорович Шаев (так звали того сапожника) стал нам самым настоящим отцом. Это был добрейшей души человек. Он нас никогда не наказывал и даже не повышал голоса. И маме не давал этого делать. А какой он был работяга, несмотря на то, что на протезах. Довелось ему трудиться сторожем (охранял зерно, всю ночь обходя вороха зерна, чтобы никто на него не посягнул, время-то было голодное), был и чабаном, и даже «пояркой» (выпаивал телят, вот видите, для мужчины нет даже мужского написания этой профессии). И никто его не просил, безногий инвалид имел право не работать, но он сам шёл туда, где был нужен. Позже пас частный скот.
Когда старшая сестра уже вышла замуж, подросли и мы с братом, отец и мама родили ещё троих детей. Все жили дружно и весело, потому что весёлым человеком был наш отчим-отец. А как он рассказывал разные байки! Расскажет да приукрасит. Бывало, мужики скажут: «Ну, ты, Александр опять ведь прибавил!». А он в ответ только посмеётся да скажет: «Надо ведь и посмеяться. Хватит, наплакались в войну, нагоревались. А теперь надо жить да радоваться жизни». А у самого его как будто и горя не бывало, никогда он ни на кого не злился, не обижался, и сам никого не обижал.
Мы все выросли, определились в жизни, и стали отца уговаривать, мол, хватит тебе работать. Да и мама ругалась: сколько можно? Он вроде и бросит, но наступало лето, и наш отец метался – надо ему в поле, в степь. Он так любил всё это! Такой это был человек, что я даже слов не нахожу, как охарактеризовать. Для нас он был самым дорогим на свете человеком. Нашим отцом. И этим всё сказано.
Не стало Александра Никифоровича Шаева в 1975 году в возрасте всего 62-х лет. Мама пережила его на 5 лет. Воспитали они шестерых детей, из которых двоих уже нет. Я сама тоже пожилой человек, но очень хотелось бы успеть увидеть, как нашему отцу, инвалиду первой группы Великой Отечественной войны, поставят мраморный памятник. Ведь те, которые умерли позже, такие памятники имеют. А они, принявшие на себя самые первые и самые страшные удары войны – чем они виноваты? Тем, что умерли от перенесённых лишений и ран так рано? Это несправедливо. И я очень надеюсь, что эта несправедливость нашим правительством будет исправлена.