Воспоминания военного детства

…Ещё не закончилась осень, которая у нас на селе всегда связана с уборкой урожая. Семьдесят лет назад, осенью 1943 года, когда ещё не было видно конца страшной кровопролитной войне, десятилетнему мальцу-сироте Гаврюшке Полупопову председатель колхоза дала первый «наряд» — возить на быке воду к работающим в поле тракторам. Выдали ему пару брезентовых «штиблет» на деревянной подошве, пообещали кормить в бригаде. Надо ли говорить, как в голодную пору это обрадовало мальчишку! Бригадная затируха тогда казалась слаще сегодняшнего мёда.
Смышлёный мальчишка был старательным, а ещё любознательным и приметливым: ничто более-менее интересное не проходило мимо его внимания. И даже мелкие детали процесса работы и быта того времени в рассказе нынешнего, уже пожилого человека Гаврила Мартыновича Полупопова, коим со временем стал тот самый малец Гаврюшка, нынешнему поколению кажутся неправдоподобными. Но люди так жили! Г.М.Полупопов рассказывает:
- В сороковые годы самоходных комбайнов не было. Гусеничный трактор НАТИ (в народе его называли «натик») буксировал за собой комбайн «Сталинец». У комбайна жатка была приспособлена с правой стороны по ходу (называлась хедер). А с левой стороны – полок с ограждением (площадка маленькая). Ограждение нужно было для того, чтобы работающие на площадке люди не упали под колесо. На полке работали две девушки. Они на ходу набирали из бункера намолоченное зерно в мешки и сбрасывали в рядом идущую бричку, которую тянули пара коней. Но прежде, чем загнать комбайн косить, надо было сделать широкий прокос, чтобы по его ширине смогли пройти не помять пшеницу (не дай Бог!) трактор с комбайном и пароконной бричкой. А сколько прокосов следовало сделать, это указывала расставленными вешками учётчик Анастасия Семёновна Липская. (Её дети и внуки сегодня живут в Баеве). Прокосы делали вручную. Дед Малюк (мужчины все были на фронте) с несколькими женщинами становились в ряд, в руках у них были литовки с граблинами (это специальная надстройка на литовку, чтобы колос к колосу ложился). Следом за косарями шли женщины и вязали пшеницу в снопы, которые затем везли на ток и ставили в суслон – для просушки. А далее в дело вступали тракторист и комбайнер. Вот такая была кропотливая и тяжёлая работа у колхозников. С нынешней не сравнить, сейчас всё делает техника…
Чтобы много и тяжело работать, надо было поддерживать силы едой. А питание было очень скудным (ранее я уже рассказывал об этом), в основном ели растительную пищу – всё, что росло в окрестных лугах и лесах.
Люди, особенно не семейная молодёжь, по месяцам жили в бригаде, и им волей-неволей приходилось как-то устраивать свой быт. А молодую энергию не могла убить даже война: где молодёжь – там шутки, песни. Поздно вечером уставшие, но хотя бы часок отдавали отдыху и веселью: плясали под балалайку «товарочку», пели частушки. А в период, когда наблюдающий за ходом уборки уполномоченный из района уезжал домой переодеться, народ и вовсе смелел и песенники позволяли себе петь политические частушки (про плохую жизнь), и это при том, что знали – за это можно поплотиться. В то время в Верх-Чуманке как раз была арестована группа несовершеннолетних подростков, в том числе мой двоюродный брат по матери Иван Гаврилович Затульветер.
Но вернёмся к бригадному быту. Снабжения со стороны – никакого, поэтому всё делали и добывали сами. Не было спичек. Огонь добывали кресалом: камень, кусок рашпиля, от искры загоралась губка – вот тебе и огонь. Дед Ефим Малюк выжигал древесный уголь для кузни. А дед Василий Борщ выгонял дёготь для смазки конной сбруи, других нужд. Этим же дёгтем колхозники смазывали свои обутки, у кого они имелись. Глухой дед Петр Добрянский изготавливал деревянные бочонки, логуны для воды. Железа, чтобы сделать обручи, также не имелось. Поэтому дедушка ножом вдоль разрезал молодой тальник, сгибал и получались крепкие обручи на бочки – два верхних и два нижних, и всё это без единого гвоздя! Неграмотный был бондарь, из измерительных инструментов один циркуль, а точность – до миллиметра!
Я любопытный был, и все процессы мне были интересны. Уголь выжигали по трое-четверо суток, дёготь гнали до двух суток. В те годы не было сварки, всё делалось в кузнечном горне руками кузнецов. А кузнецы у нас – это люди от Бога, пусть и безграмотные.
И ещё ободной стороне нашей бригадной жизни хочется рассказать, хотя она нынешним молодым людям может показаться неприятной. Но это было, и люди с этим жили, работали.
Скученность в бригаде была большая, спали на нарах, подстелив либо солому, либо дерюжки. Мыло – огромная редкость и драгоценность, поэтому одолевали насекомые. Чтобы как-то с ними бороться, в бригаде топили баню. Но что это была за баня! Просто выкопанная в бугре большая яма с одной стеной, выходившей наружу. Стена – из самана (глиняного необожжённого кирпича), в этой стене – дверь. Рядом в логу был выкопан колодец. Людей в бригаде было десятки человек, поэтому баню топили часто и воды грели много. В бане стояли две большие деревянные бочки: одна с холодной водой, а воду в другой нагревали докрасна раскалёнными железяками. Кипятком заваривали древесную золу и делали щёлок, этой щелочной водой мыли головы.
Наверху печки-каменки были устроены шестки и вешалки. Когда люди раздевались, то они на эти вешалки развешивали свою одежду – рубцами наверх, чтобы прожарилась, и насекомые были уничтожены. Когда после мытья мы одевались, то тряпки наши были настолько горячи, что руки едва терпели. После такой бани и прожарки одежды ты неделю чувствовал себя спокойно. Иногда из района в бригаду приходила «прожарочная» машина, которую присылала наша чуманская землячка, работавшая врачом, Ольга Степановна Амельченко (девичья фамилия Макарова). Она вообще старалась по возможности уделять побольше внимания своим землякам, их здоровью, понимая, как трудно нам жилось.
…Кому-то из нынешних молодых может показаться лишним, о чём я рассказал. Но мы, ветераны, считаю, должны говорить им правду о жизни их дедов, прадедов, переживших самую страшную войну. Мы не только её пережили, но и сделали всё возможное и невозможное для Победы.